Исповедь узницы подземелья - Страница 19

До сих пор не укладывается в голове, как Мохову удалось провернуть такое преступление. Почему никто не задался вопросом, что за бункер он роет в течение трех лет? Почему его мать, которая жила в этом же доме, ни разу не задалась ни единым вопросом? Или она так легко приняла на веру историю про нутрий или кроликов, которых якобы собирался держать в подвале ее сын? И потом – неужели она не видела, как сын на протяжении трех лет вносит в гараж сумки с продуктами? Или ей просто удобно было ничего не замечать? За годы, прошедшие с момента освобождения, я перечитала сотни книг по психологии. Все, как один, психологи говорят, что любые отклонения в сексуальной сфере – это наследие детства. Мне кажется, что всё, случившееся с «хорошим мальчиком, заботливым, добрым сыночком» Алисы Моховой – это и ее вина не в последнюю очередь. Если бы не ее властность, желание контролировать выбор женщины сыном, кто знает, может, ему, этому тюленю, (а позже из публикаций в СМИ мы узнали, что именно такое прозвище было у Мохова среди рабочих агрегатного завода, где он работал) и не пришло бы в голову искать сексуальных рабынь…

Нас с Леной посадили в милицейскую машину и повезли в местную больницу для осмотра и выявления физических повреждений, травм и отклонений. Вопреки здравому смыслу, врач, назначенный проводить эту процедуру, был мужчиной. Не понимаю, кто и какой логикой руководствовался, что даже не пришло в голову очевидное: мне, девочке, которую насиловал практически каждый день три с половиной года вонючий мужик, было жутко даже представить, как я разденусь и тем более сяду на гинекологическое кресло. Ощущение незащищенности и чувство стыда, в которое ты погружаешься, как в топкое болото, чувство, которое я испытывала из раза в раз, обнажаясь и ложась на красное одеяло перед своим мучителем, – всё это вновь пронеслось в моей голове, и я отказалась…

Уже ближе к вечеру нас все в том же автомобиле наконец-то привезли в Рязань, в отделение полиции для встречи с родными. Как потом мне рассказала мама, ещё ранним утром ей позвонили из прокуратуры с сообщением, что дочь нашлась живой. После этого сообщения еще целых двенадцать часов мамочка ждала разрешения приехать и забрать меня… У меня же было ощущение, что я физически чувствую, как тянется время. Казалось, что время ожидания встречи с мамой в эти несколько часов было более муторным и нервным, чем всё время нашего заточения.

Я шла по коридору на встречу с родными и чувствовала, как сердце выпрыгивает из груди. Три с половиной года я каждый день, каждый час, каждую минуту мечтала об этом мгновении, а сейчас, когда оно свершилось, мне вдруг стало безумно страшно показаться на глаза своей семье. Я понимала, что мало похожа на ту хорошенькую девочку, которая однажды ушла из дома и не вернулась. Худая, бледная, в грязной одежде и жутким запахом плесени, который источала, кажется, каждая клеточка. Узнают ли они во мне свою милую весёлую Катюшу? Что почувствуют, когда поймут, где я была все это время? Я нервничала и боялась первой встречи с мамой. А вдруг мама будет винить и упрекать меня? А папа? Переживут ли они правду о том, что случилось с их дочкой? А вдруг это убьет их? И вообще – что рассказать им, а о чём лучше промолчать?

И вот – дверь в кабинет следователя, за которой меня уже ждут… Там – мои мама и сестра… Как же страшно открыть эту дверь! Кажется, я чувствую, как пульсирует кровь у меня в висках, каждый удар сердца грохотом отдается где-то в голове… Нужно сделать последний шаг… За дверью – мои родные…

Как только я вошла, они сразу кинулись ко мне и начали обнимать и целовать. Мама сквозь слезы спрашивала, болит ли у меня что-то и не понимала, что с моей походкой. Потом, конечно, она рассказывала мне, что мой вид привел ее в шок: худенькая, бледная, волосы клочьями вылезали да еще и еле стоящая на ногах…

– Мам, все хорошо, просто там ходить было негде, поэтому я разучилась, – отвечала я, пытаясь ее успокоить.

Напряжение, которое угнетало меня последние несколько часов перед встречей, прошло. Находясь в родных объятиях, я почувствовала, что, несмотря на мучительные годы разлуки, меня по-прежнему любят. Любят именно МЕНЯ и совершенно не обращают внимания на мой облик.

Я держалась стойко, когда впервые за долгие годы увидела свою семью. Кажется, за время своего плена я выплакала все слёзы, и мне оставалось лишь улыбаться, глядя на лица родных и любимых людей, а они все рыдали и рыдали не в силах поверить в то, что я вернулась к ним…

Домой мы приехали уже ночью, уставшие от вопросов и протоколов. Наша квартира с того момента, как я покинула ее несколько лет назад, практически не изменилась, только теперь в моей комнате обитала сестра. Первым делом я вымылась в ванной, но запах плесени, исходивший от моего тела, совершенно не смылся, хотя я до красноты терла кожу мочалкой и извела целую бутылочку геля для душа; потом надела чистый халат и наконец-то поела еду, приготовленную мамой. Всё было как во сне, всё, о чем мечталось в подвале, – всё это было рядом. Я – дома.

В первый месяц после моего возвращения домой я все еще не могла поверить, что весь этот кошмар закончился. Мне все время казалось, что сейчас я закрою глаза и снова окажусь в своем мрачном подвале. Поэтому я, боясь темноты, никогда не закрывала шторы в своей спальне и просила маму лечь со мной спать.

Огромнейшую поддержку мне давала моя сестра. На тот момент она встречалась с молодым человеком, и мы все вместе ездили на природу, ходили в кафе или кино. Я постепенно привыкала звукам, запахам, Свободе, Жизни… Аня дарила мне модную одежду и косметику, показывала, как правильно краситься и одеваться.