Исповедь узницы подземелья - Страница 21

В ходе следствия по этому делу я узнала, что в подвале до нас побывала еще одна девушка.

Фрагмент статьи «Еще одна жертва скопинского маньяка», газета «Комсомольская правда» от 21 июня 2004 года:

«Следователь Рязанской областной прокуратуры Юрий Терешкин допросил по делу 21-летнюю Светлану (имя изменено по ее просьбе. – Прим. ред.), которая тоже побывала в подземной тюрьме. По словам потерпевшей, это произошло в начале зимы 1999 года. Приятели предложили Светлане, жительнице Милославского района, поехать в Скопин развеяться. Автомобиль остановился на улице Октябрьской райцентра – как раз напротив дома, где вместе с матерью жил Мохов. Ребята выпили прямо в машине и решили отъехать по какому-то своему делу. И тут к девушке подошел немолодой мужчина. Они разговорились. Света почувствовала, что начинает замерзать, и решила, не дожидаясь своих попутчиков, добираться домой автобусом. Едва она попрощалась со своим собеседником и сделала несколько шагов, как почувствовала сильный удар. Светлана упала. Мохов потащил ее к подвалу. В бункере садист заявил, что она будет находиться там до тех пор, пока не заживет рана. Но по отношению к девушке у него были совсем иные намерения. Первое, что заметила Света в подвале, – бурые потеки на стенах. Она уверена, что это были следы крови… Пищу своей узнице, как и своим последующим жертвам, Мохов просовывал в небольшое окошечко. А по вечерам начиналась ежедневная „программа“: сексуальные издевательства и побои. На просьбы отпустить ее на волю садист отвечал кулаками. Но вдруг после двух недель подземного ада случилось чудо: Мохов после очередной „раздачи пищи“ забыл запереть полуметровую дверцу. Еще не веря случившемуся, Света приоткрыла ее и выбралась наружу. В милицию Светлана заявлять не стала: очень боялась, что изувер найдет ее и отомстит».

Когда я узнала об этой истории, мне показалось, что волосы на моей голове зашевелились, – как она могла оставить этот ужасный поступок безнаказанным? Неужели ей ни разу не пришло в голову, что Мохов может запереть там новую жертву? Ведь если бы она написала заявление в милицию, мы бы не сидели в этом проклятом подвале три с половиной года, ежеминутно балансируя между жизнью и смертью!

Я ненавидела Мохова, я считала и считаю его чудовищем… Я могу с полной уверенностью сказать, что у меня нет и никогда не было так называемого «стокгольмского синдрома». Я не испытывала симпатии к нашему похитителю, я ни разу не сочувствовала ему, не отождествляла себя с ним и тем более не искала ему оправданий. Возможно, если бы он как-то разговаривал с нами, если бы делился своими мыслями, выстраивал какие-то теории, как он видит наше и своё будущее – да, возможно, моя психика и подверглась бы таким изменениям и я начала бы испытывать какие-то чувства, описываемые психологами как «стокгольмский синдром». Это может показаться удивительным, но за три с половиной года общения с Моховым я знала о нем только три вещи: город, в котором он живет, его фамилию и наличие живой матери. Даже свой возраст он держал в секрете. Мы с Леной были для Мохов как… некая разновидность домашних зверьков (не зря же он сравнивал нас с кроликами), он воспринимал нас исключительно с точки зрения сексуальных объектов. Вот у кого-то есть резиновые куклы, а у Мохова были мы… Поэтому и чувства у нас были соответствующие ситуации: ненависть, ярость, злость. Хотя со временем, не могу не признать, чувства мои поменялись. Сейчас, после долгих лет ярко выраженной ненависти, у меня к нему осталась только… жалость. Обыкновенная жалость. Он ведь тоже человеческое создание, он был рожден женщиной, вскормлен молоком своей матери. Что и в какой момент так изменило его, что он пустил свою жизнь под откос и сотворил такое не только с собой, но и с нами?

Еще одним потрясением стала и новость о том, что подельник Мохова, Алексей на самом деле являлся женщиной. И в тот страшный вечер она специально играла роль молодого обаятельного человека, чтобы заманить нас в подвал. Правда, на суде Елена Бадукина (так звали сообщницу Мохова) клялась, что не знала о нашем заточении, но я ей почему-то совсем не верю.

Спустя несколько дней после моего возвращения домой мне предложили консультацию у психолога. Внутри себя я понимала, что помочь мне освободиться от груза мыслей о мрачном подвале на данный момент не сможет никто, но мама настояла – и мы отправились.

Я вошла в палату, где меня уже ждали. Это была женщина средних лет и какой-то… серой, смазанной внешности. Она с нескрываемым любопытством и каким-то… лабораторным интересом смотрела на меня. Под этим пристальным взглядом я на ватных ногах пересекла комнатку и села на больничную койку. Мы познакомились.

– Рассказывайте, Катя, что вас беспокоит, – начала сеанс доктор. Она совсем не понимала, КТО к ней пришел?

– Ничего… – тихо сказала я.

– Может быть, хотите чем-то поделиться?

Как, как я могла по доброй воле начать рассказывать о тех чудовищных вещах, что происходили со мной в подземелье? Неужели доктор этого не понимала?

– Нет, спасибо. У меня все хорошо.

Мы с мамой покинули палату. Больше разговора о психологической помощи у нас не возникало. И я, и моя семья знали, я справлюсь со всем сама, что я – очень сильная.

С помощью близких людей, моей семьи, мне удалось восстановиться и морально, и физически…

Заинтересованные лица отчитались, что я прошла курс психологической реабилитации…

Заключение

После возвращения домой я дала десятки интервью на телевидении и в прессе. Конечно, с разных сторон я слышала: